1. Владимир, вы занимаетесь кино, пишете стихи, роман написали, который номинирован на премию в России. Есть такое мнение, что всякий человек с ярко выраженной индивидуальностью – одинок. И это не зависит от того, есть ли у него семья, друзья, свой круг или нет. Согласны ли вы с этим мнением?
Мне трудно говорить про «всякого человека с ярко выраженной индивидуальностью», хотя предположить, конечно, можно, что тот, кто глубже видит, больше и понимает, а из-за этого и сильнее чувствует свою отъединённость от иных людей. Можно найти единомышленников по жизни, людей со схожим мировоззрением и мировосприятием, но всё равно твой духовный контур никогда не будет полностью совпадать с духовными контурами других людей. Вообще глобальное одиночество мне представляется печальным уделом всех глубоко мыслящих людей, независимо от того, являются они писателями или нет. Однако писатель и особенно поэт всегда примечают то, что другим просто недоступно, - в силу особенностей их духовного зрения. И это не то чтобы ставит литератора (серьёзного, мыслящего) НАД прочими, но отъединяет его от остальных, делает его одиноким. Он видит язвы, порезы, гноящиеся раны (в фигуральном, разумеется, смысле), он видит трагические несоответствия реальности, общественные проблемы, исторические несправедливости… и это вызов ему, а не всем остальным, и отвечать на этот вызов будет именно он, и никто другой, - так Богом назначено отчего-то… И вот он в одиночку тянет непосильную ношу и …порой надрывается…В этом убеждают нас трагические судьбы многих писателей, поэтов, художников… Зачастую человек просто не в состоянии тащить груз страстей, предлагаемых ему историей, а если к объективным запросам эпохи, требующим немедленной сатисфакции, примешивается ещё и элементарное бытовое непонимание, то художник просто обречён на одиночество. И оно становится всеобъемлющим, когда он находится в перманентном духовном разладе, что частенько бывает, с самыми близкими людьми…
2. Кого из русскоязычных писателей и поэтов – ваших современников вы чаще всего перечитываете?
Постоянно возвращаюсь к книгам Людмилы Улицкой, Татьяны Толстой, Людмилы Петрушевской, Михаила Кураева… очень люблю Олега Павлова, иногда перечитываю Дмитрия Липскерова и раннего Пелевина, очень интересны Илья Бояшов, Леонид Юзефович и Дмитрий Аствацатуров; из писателей старшего поколения, но всё же – современников, частенько перечитываю Солженицына, Шаламова, Довлатова, Войновича, Битова, из ещё дальше отстоящих во времени – Шукшина, Домбровского, Гроссмана, Трифонова и позднего Катаева… Среди поэтических книг современных авторов настольными стали для меня книги Бродского, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Высоцкого, Галича. Абсолютно недосягаемым в профессиональном плане, конгениальным и, всё-таки, наверное, гениальным считаю Бродского, который просто перевернул моё представление о поэтическом творчестве. Мне посчастливилось владеть его пятитомником, который я зачитал до дыр и к которому постоянно возвращаюсь …особенно в минуты душевных смут…Из совсем уж современных авторов перечитываю Дмитрия Быкова, Марьяну Высоцкую и Максима Амелина.
3. Вы – автор книг о киргизском кино, давно живёте здесь и, кажется, не собираетесь уезжать, хотя можете это сделать в любое время, ведь вы родом из Москвы. Что вас лично привлекает в центрально-азиатском Востоке – и в Кыргызстане - как культурном, философском, этическом феномене?
Восток интересен для меня своим менталитетом, своим особым, отличным от российского, историческим путём, своим сплавом патриархального и современного и, конечно, оригинальными, порой экзотическими традициями и очень специфической культурой. Что касается национального кинематографа, которым я много занимался в силу своих профессиональных интересов, то я воспринимаю его как некий этно-культурный феномен, стоящий в советском историческом контексте совершенно особняком… Лично для меня киргизское кино имеет огромное значение, и я его очень люблю, потому что оно настолько свежее, незатасканное и так своеобычно преломлено в современности, что лучшие его творения хочется постоянно пересматривать. Киргизы – очень оригинальный народ в глубинном понимании. Будучи язычниками по своей первобытной сути, они на подсознательном уровне «перетащили» многие свои языческие представления в национальное искусство и, конечно, в кинематограф. Правда, сейчас киргизу уже без надобности вести прямой разговор с горами, солнцем, туманом и дождём, его обступили другие реалии и другие химеры. Христианство и особенно ислам в новые времена разрушили языческую экологию, а в городах она и вовсе растворилась, и трансляция в современность допотопных религиозно-мистических и культурных представлений сейчас несколько искажена, но… на интуитивном уровне она всё же ощущается – как самими творцами, так и вдумчивыми исследователями…
4. Как вы считаете, можно ли считать литературные тексты этакой «рентгенограммой» жизненных ценностей, верований, интересов, способа выражения эмоций каждого отдельного поколения?
Конечно, ведь литература – это зеркало эпох. И её многообразие всегда способно дать социокультурный срез времени. Чтобы далеко не ходить, можно взглянуть на так называемую советскую литературу. Существовал литературный официоз, отражавший некоторый сегмент советской жизни, и это официоз был лояльным ответом на декларируемые ценности (Бабаевский, Софронов и прочий социалистический реализм). Была слегка оппозиционная литература, которая просто говорила правду в рамках дозволенного. Это «слегка» именно и свидетельствует о рамках дозволенности (Шукшин, Трифонов, Битов, Искандер, Маканин, Астафьев…). И была, конечно, абсолютно запрещённая литература, в открытую критикующая социалистические «ценности» (Солженицын, Шаламов, Евгения Гинзбург, Гроссман, Домбровский, а до них – «запрещёнка» 20-30 годов). Ну, и совсем уж свободная литература русского зарубежья, представители которой вообще творили всё, что хотели (Бунин, Набоков, Замятин, Алданов, Осоргин, Шмелёв, Зиновьев, Владимов, Войнович, Некрасов, Максимов, Гладилин, не говоря уж про философов и поэтов)…
И жизненные ценности у всех этих «ветвей» свои, и верования, и интересы, и, само собой, способы выражения эмоций…
5. Публикации – это всегдашняя проблема для автора, независимо от времени и места, политического режима и состояния погоды. Вы, как никто другой, знаете об этом. Чем сегодня эта проблема отличается от такой же в 70-80-е годы, например?
В 70-80 годы «официальным» авторам было легко публиковаться, да и тиражи были не чета нынешним. Известный и обласканный властью автор мог претендовать на тиражи в 20-50 тысяч экземпляров, а то и в 100-200 тысяч. Современному автору такое и не снится. Две-три тысячи… хорошо, если пять, а уж десять – просто замечательно! Но раньше проблема состояла в том, что стоящей книге трудно было пробиться к читателю по идеологическим в первую очередь соображениям, а нынче просто упал читательский спрос. Часть аудитории поглотил Интернет, другая её часть «благодаря» обострившейся борьбе за существование потеряла интерес к чтению или тупо припала на детективно-любовное примитивное «мыло». И опубликовать серьёзное глубокое произведения нынче очень и очень непросто. Если автор не обладает бойцовскими качествами, сидеть ему в беззвестности до скончанья дней своих! Главная проблема, на мой взгляд, в том, что литература сегодня превратилась в бизнес, и это ощущают как сами авторы, так и издатели. Мою книгу, например, в течение двух лет последовательно отвергли около тридцати издательств и толстых журналов, несмотря на то, что в ней заложен огромный коммерческий потенциал. Издатели пугались, во-первых, объёма, во-вторых, провокационной составляющей книги, в третьих, - её непривычного и трудного для читателя стилистического своеобразия. «Это широкие массы читать не будут», - вот главная мысль издательского бизнеса. А коли не будут читать, то чего тогда деньги-то зря колотить? Издатель ведь всегда хочет денег заработать на твоей книге и вовсе не руководствуется при этом какими-то высокими этическими соображениями. Ведь и литературные премии – это лишь способ продвижения, пиара, зарабатывания в последующем денег (издателями, конечно). Чем больше книга получит премий, тем охотнее её будут покупать. И это не цинизм, а объективная реальность и здоровый прагматизм. Но! Хорошо, если премию получает стоящая книга! А если книжка так себе? Мне, например, до сих пор не понятно, как в своё время мог получить Букера Михаил Шишкин за «Взятие Измаила» или хоть – более свежий пример – Михаил Елизаров со своим «Библиотекарем»? Если «Библиотекарь» - это литература, то что есть тогда сам «Букер»? Словом, мне кажется, все эти дела - либо издательская конъюнктура, либо просто случайность. И то что моя книга, точнее рукопись, попала в шорт-лист Премии Андрея Белого и чуть позже в лонг-лист «Национального бестселлера», я также отношу за счёт случайности. Кстати, долгожданное и окончательное решение относительно публикации книги появилось буквально через несколько дней после получения известия о номинации. И это ли не лишнее подтверждение всего вышесказанного?
6. Насколько важно для вас, как для писателя и культурного деятеля, сохранение связи с «материком» русского языка – с Россией?
Очень важно, потому что я не мыслю себя вне русского языка. Слава Богу, в некоторых постсоветских республиках, в том числе и в нашей, сохранился хоть и усечённый, но всё же достаточно прочный статус русского языка. Тем более есть и культурная традиция, есть русскоязычная пресса, с которой удаётся немного сотрудничать, есть книги на русском языке, которые помогают следить за тенденциями его развития.
7. Если позволите, я приведу вот такую метафору. Литература подобна химической лаборатории, в которой происходит тестирование реальности и её перевоплощение в другие формы. Эпические жанры – это такие огромные толстостенные резервуары, в которых вступает в реакцию множество разных веществ, и исход реакции никто не может предсказать. Лирические жанры – это система тонких, хрупких трубочек, ведущих в маленькую прозрачную колбу, в которой вы можете увидеть цвет её содержимого, почувствовать запах, может быть, вкус... Какие жанры, на ваш взгляд, сегодня точнее могут описать то, что с нами происходит последние 20 лет?
Точнее и полнее, мне кажется, опишут современные процессы только крупные прозаические произведения – романы, повести. Вообще, эпика – это как скрупулёзное научное исследование, она вскрывает подноготную эпохи. Но тут встают вопросы мастерства: а есть у нас сейчас хоть один эпический писатель масштаба Толстого, Достоевского или Солженицына, который смог бы одолеть в своём художественном анализе глыбу современности со всеми её противоречиями и общественными проблемами? Поэзия? Только Бродский и Высоцкий (при всей их несоизмеримости), мне кажется, очень адекватно отобразили эпоху. Но то была советская эпоха, а вот два последних десятилетия…
8. Насколько важно чтение в литературной практике? Иосиф Бродский давал своим студентам длинные списки, чтобы ликвидировать их литературную безграмотность. Какой список из десяти авторов вы могли бы дать молодому автору, который сегодня хочет стать писателем?
Литературная практика немыслима без круга чтения. Чтобы написать что-то стоящее, одного таланта мало. Думается, настоящему, но молодому и неопытному писателю всё-таки нужно впитать в себя всё, что написали до него стоящего, не дающего покоя душе и заставляющего завидовать белой завистью тому автору, который смог сотворить своё собственное, ни на кого не похожее литературное чудо. А список из десяти авторов трудно составить…может быть, он должен насчитывать сотни авторов, причём, эти имена должны принадлежать мировой литературе, а не только отечественной.
9. Заметили ли вы, что события двух революций отразились на творчестве писателей нашей страны? Если да, то как это изменение можно описать?
Не заметил, потому что не имею возможности следить за развитием современной киргизской литературы. Книги почти не выходят, а те, которые всё же выходят, не очень привлекают в художественном и идейном смыслах. А может, я просто не знаю в нужном объёме современную национальную прозу.
10. «У меня с властью стилистические разногласия», - утверждал Синявский. Поэт всегда оппонент власти, недаром Платон советовал в идеальном государстве выселять поэтов за его пределы. Новый язык создает новую литературу. Вы чувствуете этот язык? Что его отличает от вашего, от языка вашего поколения?
Я согласен с историком, эссеистом и сотрудником «Радио «Свобода» Кириллом Кобриным в том, что большинство современных произведений русской литературы по большей части написано так, будто бы в ней, русской литературе, никогда не было ни Андрея Белого, ни Платонова, а был один бесконечный Боборыкин. Добавлю от себя: создаётся впечатление, что не было также Гоголя, Лескова, Николая Успенского, впрочем, как и Глеба, не было таких выдающихся стилистов и экспериментаторов, как Ремизов, Олеша и Бабель… Пришло время говорить не только о социальности литературы, но и о её стилистике. Речь, в первую очередь, конечно, о серьёзных прозаических произведениях, потому что литература «нон-фикшн» или, для примера, литературная критика вполне могут, мне кажется, обходиться и боборыкинским стилем. Русский язык в последнее время активно развивается только в арго и в этом смысле каждый из нас в той или иной степени, конечно же, является записным аргонавтом. Кто из современных писателей порадовал нас в последнее время смелыми экспериментами в области русского языка, кто показал миру свежую, выбивающуюся из мутной струи канона стилистику? Как заложили в нас окаменевшую к началу двадцать первого века классическую стилистику века девятнадцатого, так и живёт она по сей день в наших головах да в наших душах. Кто из братьев-писателей на протяжении всего советского и двух десятилетий постсоветского периодов взрывал литературу свежей, незаимствованной стилистикой, кто развивал русское слово, кто давал ему новые пути, кто делал литературные открытия? Да никто по сути… Может быть, читатели или критики вспомнят Виктора Ерофеева, Сорокина, Лимонова или даже Пелевина? А что в их произведениях кроме эпатажа? Даже если кто-то из них размышляет о Достоевском… Само собой, великий писатель рядом с упоминанием о минете выглядит некоторым образом необычно. Зато книжка хорошо продаётся. Точно также и ненормативная лексика. Это тоже, конечно, своего рода арго, и в быту эта лексика зачастую бывает изумительной, но в литературе, на мой взгляд, есть множество других способов показать своё виртуозное владение русским языком. То же можно сказать и об исторической стилизации. Вот хоть снова вспомним Михаила Шишкина: он сделал в некоторых своих произведениях, на мой взгляд, только беспомощную попытку «поиграть» со стилем. Образно говоря, скрестил осла с лошадью, создав, несомненно талантливую, но совершенно бесплодную стилизацию. Зачем, для чего, ради каких особенных художественных задач?
Из современных своеобычных писателей, действительно ищущих новые пути в русской литературе, назову снова тех, кого уже упоминал - Олега Павлова (времён «Степной книги» и «Казённой сказки»), Татьяну Толстую да Людмилу Петрушевскую, пытающихся раздвинуть горизонты Даля и Ожегова. Павлов – это, конечно, развитие платоновской традиции, Петрушевская – ремизовской и шергинской, ну, а Толстая – суть попытка синтезировать лучшие стилистические открытия ушедшего века…
Русский язык – это вековые напластования, и зачастую они, как в геологическом разрезе, - параллельны. Как можно, например, соотнести русскую литературу «барокко» с языком кержачей или со стилистикой древних летописей? Но задача писателя в том и состоит, чтобы «видеть» одновременно все пласты родного языка, уметь добывать из многих тонн словесной руды драгоценные алмазные самородки, переплавляя в своих произведениях стили, эпохи и вершинные достижения предшественников. Всё будет в этой новой литературе - диалекты, говоры, жаргоны, пласты канцеляризмов, житийные пласты, эпистолярные, газетные, блатная феня, могучий летописный слог, учительское красноречие и «Слово о полку…», церковно-славянские евангельские тексты, «Великие Минеи Четьи» и огненное слово протопопа Аввакума, русское «барокко», и конечно Пушкин…
И дальше этот процесс будет развиваться бесконечно… Так придёт новое русское слово, вся эта раскалённая вулканическая лава великого русского языка, и только настоящий русский писатель, подвижник, может быть, столпник способен будет говорить одновременно на всех русских «наречиях», бесконечно любя почти религиозной любовью каждую букву русского алфавита.
11. На ваш взгляд, связь с литературной традицией присутствует в текстах молодых авторов? Если да, то с какой, например?
Отчасти я уже ответил чуть выше. А вообще во всех лучших текстах современности так или иначе присутствует классическая литературная традиция, прежде всего гуманистическая традиция 19 века. Модернистская , мне кажется, в современной прозе развита слабо…есть небольшая экспериментаторская традиция, но она слишком эпатажна и конъюнктурна, чтобы говорить о ней всерьёз…Но это только моё мнение…
12. Обращаются ли молодые авторы к историческим сюжетам? Если да, то к каким именно, и как вы могли бы это объяснить?
Не припоминаю молодых авторов с историческими сюжетами. Если поискать среди пожилых, то можно остановиться, например, на Леониде Юзефовиче, авторе «Самодержца пустыни» и «Журавлей и карликов». Впрочем, любой писатель - независимо от возраста - берётся за исторический сюжет, наверное, потому, что видит в прошлом какие-то исторические параллели настоящему и пытается найти ответы на важные современные вопросы именно там, в давно ушедшем времени.
13. У молодых авторов есть всегда несколько вечных, «молодых» же, тем: одиночество, любовь и всё, что с ней связано, самоопределение себя как особенной личности... Я не всё перечислила. Но есть темы, которые создают портрет литературного поколения. Как бы вы определили темы поколения поэтов, чье рождение пришлось на конец 80-х – начало 90-х годов, кому сейчас 20 или около того? И чем это отличается от того, что интересовало ваше поколение как тема?
Если вопрос только о поэтах, то нынешнюю поэтическую молодёжь волнует всё то, что волновало во все века – первое чувство, душевные волнения, духовный поиск, самоопределение личности… Это и понятно, в отсутствие жизненного опыта только подобные темы и могут занимать молодых. Социальная незрелость современных поэтов не позволяет им говорить о большем, но это – не беда их и не вина. Любое молодое творческое поколение – хоть в 19-ом веке, хоть в 20-ом будет петь розу и соловья, а слово «любовь» всенепременно будет рифмовать со словом «кровь». И только абсолютно ненормальный молодой мог написать в двадцатые годы «Довольно петь луну и чайку, Я буду петь Чрезвычайку!» Но это исключение. Моё поэтическое поколение интересовало всё то же самое, хотя, может быть, социальности в хороших стихах молодёжи конца семидесятых-начала восьмидесятых прошлого века всё-таки было побольше. Ну, а говорить поэтической строкой о каких-то общечеловеческих вещах, - о милосердии, сострадании, внимании к маленьким людям – это, по-моему, разговор на все времена и во все времена….
14. Чем вы объясняете тяготение сегодняшних молодых людей – как читателей, так и писателей – к мифологическим сюжетам, к легендам, готике и творчеству в жанре фэнтези?
Да потому что осточертели всем реалии нашего непростого, а порой и страшного настоящего. Людям надо бегать в поисках работы, денег, еды, примитивных развлечений…ну, что они станут читать какие-то серьёзные романы? А на готике, мифах, фэнтези можно замечательно расслабиться, окунуться в волшебное, отвлечься… Сегодняшний девиз молодёжи : «Не грузись!» То есть распусти мозги, меньше думай – спать будешь спокойнее. Только, конечно, не ко всем это можно отнести, люди ведь всё-такие разные случаются….
15. Информационная эра – как она отразилась на ваших литературных привычках как писателя и как читателя? Некоторые писатели, в основном поэты, пользуются благами массовых коммуникаций, записывая аудиокниги, делая СМС-рассылки своих стихов, участвуя в совместных проектах с художниками и музыкантами. Приходилось ли вам делать что-либо подобное? Видите ли вы в этом смысл?
Информационная эра, во-первых, создала колоссальное удобство. Тексты можно мгновенно набирать на клавиатуре, так же мгновенно их можно доставлять читателю. Во-вторых, новые информационные технологии, Интернет – это мощные коммуникативные средства: можно быстро связаться с издательствами, с критиками, с коллегами, не нужно ходить в бумажные библиотеки, всё можно найти на экране монитора в фантастически быстром поиске. Ушло время каталожных карточек, долгих часов в читальных залах. И потом - аудитория необозримо расширилась. К тому же всё это – почти бесплатно. Лично мне новые технологии очень помогают в работе, экономят время. Из своих проектов могу назвать пока лишь один – создание собственного сайта, который сейчас находится в работе. Что делать? Нужно поспевать за временем.
16. Религиозный ренессанс последних двадцати лет – отражается ли он на стихах молодых поэтов и поэтов вашего поколения?
Думаю, да, ведь это возврат к прежним утерянным ценностям, а поскольку ценности эти – моральные, то они и становятся особенно значимыми в новые расхристанные (в прямом и переносном смысле) времена. У поэтов моего поколения религиозная тематика прорывалась по преимуществу в тех случаях, когда сам поэт был глубоко религиозен. Но в советские годы это не приветствовалось, поэтому такая поэзия была тогда скорее в андеграунде. В моих стихах религия присутствовала всегда. Сам я хоть и атеист, но менталитет у меня, конечно, православный. «Я атеист, но мне важно ощущать ладони Бога на своей голове…» А интерес к религиозной проблематике у меня оттого, что тема эта – как оселок, на котором можно править своё нравственное чувство. И советские порядки и установления не были для меня тогда помехой, потому что стихи свои я почти не публиковал.
17. Видите ли вы в творчестве своих ровесников соответствие вызовам информационного века? Созвучны ли произведения молодых авторов этому качеству времени? Если вы отвечаете на эти вопросы «да», приведите, пожалуйста, имена авторов, если это возможно.
Мои ровесники давно уже отвечают «вызовам информационного века» - достаточно полистать номинационные листы российских литературных премий. Ну, а молодые в этом смысле вообще бегут впереди себя – здесь можно назвать имена хотя бы Захара Прилепина, Дмитрия Глуховского, Сергея Шаргунова, Романа Сенчина и Антона Уткина (относительно молодые) и особенно Упыря Лихого, чьи прозаические произведения с недавних пор повергают в шок любителей русской словесности.
18. Что бы вы изменили в школьном курсе литературы?
Сейчас по праву вернули в школьную программу незаслуженно когда-то вычеркнутые из неё имена. В литературе не должно быть запретов. Изменить что-то? Я не очень хорошо знаю современный школьный курс по литературе. Наверняка там мало хороших писателей русского зарубежья. Может быть, их стоило бы представить более полно?
19. Ваше любимое выражение?
У меня все выражения любимые. Но я не люблю выражаться! Особенно – публично.
Элеонора
Прояева