О «Русском садизме»
Абсолютно не согласен с мнением Сергея Боровикова, моего коллеги по Большому жюри Нацбеста, высказанному об этой книге.
Мало того, считаю, что книга Лидского одна из немногих представленных на Нацбест книг, достойных попасть в шорт-лист премии.
Да, у книги есть недостатки, эпилог, будь я автором, я бы наполовину сократил, хотя ода русскому языку, несмотря на всю ее гоголевскую традиционность, согрела мое бедное сердце.
Еще я убрал бы из названия слово «садизм», поменял бы его хотя бы на «изуверство». Все-таки «садизм» слово западное, привязанное к сексуальной дури известного в литературе маркиза и в контексте
русской истории, на которой основывается роман, право говоря, неуместно.
Но - это всё так, придирки.
Хорошо, «садизм», «изуверство», «живодерство», что там еще? Книга сделана не ради того, чтобы пощекотать наши нервы, не ради описания зверств и пыток – как не ради подобных ужасов снят фильм
«Обыкновенный фашизм» или написан роман Вячеслава Курицына о блокаде.
Пролог, конечно, шокирует. Сделанный языком лакейским (кстати, еще один недочет: в эпилоге, но он в конце, объясняется принцип словесной конструкции книги. Но читатель-то не заглянул в эпилог, он
не знает, что это такой приём, и думает, начиная чтение, что этот авторский язык будет вечен), он вводит нас в мир кошмара. Лакейским восторженным языком мы читаем отчет человека, упивающегося
описанием пыток.
Маузер Лев Маркович, фио этого человека.
Это человек страшный. В чреве матери он пересидел ровно на двенадцать месяцев дольше (9 + 12), и, чтобы выйти из материнского живота наружу, он выел изнутри ей живот.
Сюжет романа дискретен. Сцены из жизни Маузера перемежаются с историческими реалиями (народовольцы, жидоморы, чекисты) и гротескными вставными историями (например, история с Амалией Маузер и
козлом Мефодием Африканычем).
Кошмар по ходу чтения не утихает. Но это такое чтение, что кошмарные вроде бы сцены обретают характер эпоса, романное действо завораживает.
Но самое в книге главное, язык, которым сделан роман, а он именно сделан, то есть каждая главка написана своим языком – причем в книге есть все: просторечие, намеренное искажение грамматики,
смесь еврейского с разговорным русским, уже упомянутый лакейский стиль отчетов нижестоящих перед вышестоящими, официальный канцелярский язык, живая художественная проза, блатная музыка, шаманские
слова-заклинания, те мертвые нечеловеческие слова, убивающие живую речь, которые заменили людям нормальное человеческое общение, даже лесковский сказ присутствует в этой прозе, автор, как рыба в
речке, свободно перемещается из одной языковой стихии в другую и чувствует себя в ней хозяином.
Я понимаю, что для нынешнего читателя, ленивого и нелюбопытного по природе, прочитать десяток страниц искаженной церковно-славянской прозы (рассказ отца Серафима) - все равно что переплыть Стикс,
но все-таки, заявляю авторитетно, что написано это славно.
Об эпилоге скажу особо. Он, формально, как бы и плох. То есть избыточно патетичен. Но хочу обратить внимание: этот стиль объяснил сам автор. В своей оде русскому языку (см. в эпилоге) он оправдал
свой метод. Это плач вперемешку с проповедью. Впрочем, Тютчев о том же самом выразился короче: «История России до Петра одна панихида, а после Петра – сплошное уголовное дело»
Тютчев Тютчевым, Лидский - Лидским. Хотя вообще-то он Михайлов по паспорту. Впрочем, все мы по паспорту Ивановы.
Кроме меня, Етоева. Потому что я по паспорту вепс.
Итог прочтения книги важен: кровь порождает кровь, садизм – садизм.
И верно говорит церковь (о. Серафим): «Не можно убивать никого и никогда».
Хотя порой ой как хочется.
Александр Етоев